За стеной обветшалой что-то бахнуло с треском.
Может быть, бьют посуду на долгое счастье?
Я придумал тебя с твоим взглядом и блеском.
По щелчку пальцев двух ты пришла в одночасье.
Сказал сбивчиво: «Буду звать тебя Вера».
В ответ ничего: «Мол, мне все равно».
Спички пусты, на сердце вся сера.
Диалог с актрисой немого кино.
Для нее
Красота этих рубиновых глаз.
Необычный разрез, томный взгляд.
Я увидел тебя в парке лишь раз,
И шагнул в твоих поклонников ряд.
Душа болью мучается. Сердце ноет.
Глаза по телу бегают.
Тело в тридцать лет не устает.
Что-нибудь из этого следует.
На столе два стакана сухого вина,
Да клубника спелая.
Рисую руками картину. Мольберт – спина.
Как школьница
Я хочу быть поэтом и никем более,
не хочу быть министром, у руля власти стоять,
не хочу я в космос лететь, на планеты спускаться,
на работу вставать и бежать, спотыкаться,
не хочу людей убивать уж тем более.
Я хочу страстно любить и ничего более,
не хочу я копить, в паутине сидеть,
не хочу в дни рождения год хоронить,
не хочу я болеть, немощным быть,
все
Одинокая спальня в пыли.
Два бокала на тумбе стоят.
На полу лежит конфетти.
И два сердца уже не стучат.
Те два сердца любили давно,
Так давно, что завяли плоды.
Те плоды, что сажали в любви
Под открытым небом в кино.
И в парке гулять до зари,
выпивая литры «ситро».
Не будут уже так близки,
Целуясь в вагоне метро.
Одинокая спальня в пыли.
Два бокала на тумбе
Ты в офисе одна, до смерти устав,
Графики, таблицы, кофе застыли на глазах,
Холод в душе и карта VISA как день твоя пуста,
Зато, уважаема и так нужна, и так нужна.
Туфли в цвет машины, юбка новая мини,
Графики, таблицы, кофе с ночи до утра,
Лёд в бокале танцует с мартини,
А ты всё одна, ты всё одна.
Покупаешь путёвку на
Чужие звезды воровал я с неба,
Я воровал их для тебя,
Без отдыха, без крошки хлеба,
Всё для тебя, всё для тебя.
А дальше воровал я краску,
Чтоб доказать как сильно полюбил,
И краской той я на асфальте,
Три вечных слова выводил.
Потом я горы штурмовал в ненастье,
Ходил под парусом в моря,
И всё кричал, кричал от счастья,
