Свежая рецензия Александры Сачковой на книгу Г. Л. Олди «Свет мой, зеркальце». (Осторожно, спойлеры! Кто боится, не читайте!)

Получила книгу 12-го июля, прочла по привычке за 3 дня (скорее-скорее), написала рецензию (про хорошее отношение к лошадям) тоже в спешке: выговориться! Скорее, поговорите со мной! А потом вдруг охолонуло. У МЕНЯ ЖЕ ЕСТЬ ВРЕМЯ (декрет для женщины – святое время). Время переслушать заботливо собранные для нас песни (нет, натанцеваться под Van Der Graaf Generator я успела еще в первый вечер, но под «свою» подборку), пересмотреть «Семь самураев» и познакомиться с «Фантазмами» (серьезно, дело того стоит)… А главное, открыть книгу снова, и обнаружить, что при первом прочтении ты сосредоточился на смысловых акцентах, которые тебе доступны, а не на удовольствии. Я понимаю, звучит глупо: что же это за удовольствие такое – читать про мизантропов и вещи, которые в принципе неприятны. А вот поди ж ты...

Открываешь уже вроде бы знакомую книгу и задыхаешься от восторга. До чего же превосходно она сделана! Заряженные с самого начала разрывы пространственно-временного континуума намекают и на дальнейшие (возможные) игры с пространством-временем, одновременно давая читателю возможность проникнуть в мир книги. Этакий «договор с читателем». Читать начинаешь про себя. Ну, спрашивается, что еще может быть очевидней, понятней и ближе любому живому человеку, чем банальное бытовое недовольство погодой?.. Моментально включаешься в это «Проклятье!.. Дождь! Сейчас ливанет». Сначала списываешь на эмоциональность персонажа, но пару строчек спустя осознаешь, нет, тут про другой дождь (художественный мир ведь, фантастический). Переворачиваешь страницу и тут же ныряешь обратно, в ровно такое же бытовое, скучное, обыденное недовольство. И понимаешь – я не ошибся. Речь о нем, родимом.

Персонаж, которого почти во всех рецензиях ругают, на самом-то деле оказывается не то чтобы очень симпатичным парнем, но вполне себе привычным. Это если читаешь не про кого-то другого, а про себя. Не нравятся люди вокруг (имеет право – не все люди приятные, особенно из тех, что навеселе), жена раздражает (нет, серьезно, а кого не раздражает податливая масса, которую проще отодвинуть, чем добиться хоть чего-то самостоятельного, характерного, эмоционального. Случай про хорошее отношение к тому, что тебя бесит, не рассматриваем: мы же про реально существующих людей говорим, а не таких, какими они в принципе должны быть), ну, кота кретином называет… Как будто коту до этого есть дело. Вот, собственно, и весь список Ямщиковских дозазеркальных прегрешений. Задумываешься: они ли страшны? (Ну, да, невроз явление малоприятное. На мой взгляд, все симптомы Ямщика отлично укладываются в рамки невроза) Лично я вижу другой ответ – хуже всего то, что делает Ямщика таким. Страхи, детские обиды, выключенность из социума, боль?.. Возможно. Но сильнее бросается в глаза другое – обесцененность жизни, этакое «неполнокровие». Существование, в котором ты почему-то соседствуешь с тем, что тебя раздражает, не стараясь этого изменить; почему-то соглашаешься на неинтересные тебе встречи, зная, что будешь помирать со скуки и давиться собственным ядом… И еще – иллюзия жизни, когда видится, будто дома, в подстроенном под тебя мире, можно быть спокойным и счастливым. Одна из форм эскапизма.

А еще страшнее – понимать, что ты на него отчасти похож. Такая симпатия (эмпатия?) пополам со страхом.
********************
Первая рецензия, написанная сразу после прочтения:
Время сказок, или «Борьба жизни с черт знает чем»

А злой тролль хохотал до колик.
Г.Х. Андерсен

Я дочитала «Свет мой, зеркальце» вчера после полуночи. У меня особенно не было времени подумать, но мне страшно хочется о ней говорить.

В первую очередь нужно сказать, что книга эта не для нежных читателей. Потому что не каждый день в Министерство культуры звонят и спрашивают: «Прачечная?» Но когда спрашивают, принято отвечать.

Вот представим, живешь ты и думаешь, что вся твоя жизнь — сплошной эпизод с двумя «о». Или нет, даже само это — два «о». Роман не пишется, знакомые — слабы на передок или педофилы, кот — кретин, жена — кобыла, еще и зеркало в ванной забрызгала… (" — Вы сумасшедший? — Напротив, я так нормален, что даже сам удивляюсь".) А кто-то готов душу продать за такую жизнь, как у тебя. Готов на все: предательство, убийство. Лишь бы выйти из зоны небытия, где улица опрокинулась. Течет по-своему…

Или, допустим, тебе повезло. Ты обрел новую жизнь. И все оглядываешься на зеркало — хорош ли? Такси, рестораны, обеды, лекарства в постель, елка на Новый год. Даже секс — все для жены. Так и слышится жалкое, испуганное: «Он хороший...» А что, если не хороший? Обратно? В небытие, где учат хорошему отношению к людям. И оглядываешься на зеркало — только бы не отняли жизнь с чужого плеча. Пусть даже там все и бесплатно («Стоит вам согласиться быть моей тенью — и вы поедете на всем готовом»)… Только бы не отняли.

С какой стороны ни глянь — история страшная. Но по какой-то загадочной причине именно эти страшные, пробирающие до костей, книги Олдей мне дороже всего. Собираюсь противоречить сама себе: эта книга для нежных читателей. Потому что если ты не чувствуешь, как страшны будничная злоба, скука и безразличие, если от тебя не убывает после чужих жалоб на жизнь и мироустройство, если ты не чувствуешь, как помаленьку убиваешь себя и других обидами, яростью, бессилием, а иной раз и послушанием, то ты не поймешь, почему «Свет мой, зеркальце» — роман ужасов.

Нет, ходячие мертвецы, стаи гнуса и другие кровососущие, уходящая из под ног земля, разлетающаяся на осколки реальность, убийственный дождь, кружение в лабиринте — все на месте. Страшно? Конечно, страшно. Только это все декорации. Невольно вспоминается из читательского: «Твой выход, Шут! — Иду. Так надо» (Анатолий Киселев).

Правильно, это мы проходили: резонерское, больше даже зрительское существование. «Когда весь мир вокруг — актеры, а мы с тобой — простые зрители». Аукаются те самые семь лет с конфискацией, отчуждение в пользу государства?.. Или кривое зеркало, однажды разбитое на осколки?

Собственно… За всю жизнь только два рассказа, за которые не стыдно. Есть ли о чем жалеть? Да и вообще, жил ли ты по-настоящему?

Упрямая память бунтует: как же — рассказа? Был ведь роман! «И назову это добром». Был совсем другой персонаж, но в относительно похожей ситуации: «Под его взглядом неуютно, в желудке начинают роиться странные помыслы, хочется стать лучше, чище, бросить пить, наваять нетленку, опять жениться на Насте и завести вот такого, строгого и серьезного». Вот Ямщик, в очередной раз боясь отвечать на «Я буду ходить после операции?», и начинает бороться не за чужую — богатые родители, успешная операция, новая молодость — жизнь, а за свою. То есть и за чужую, конечно. И даже в первую очередь. Но совсем в другом смысле, чем предполагалось в начале.
Такая вот «прачечная» — стирать, отбеливать, разглаживать складки.

«Свет мой, зеркальце» на «Мире Олди»: http://www.oldieworld.com/svet-moj-zerkal-ce.html