Рецензия ash-sand на книгу Г. Л. Олди «Свет мой, зеркальце». Текст очень большой, впечатления весьма любопытные. Итак:

Купил я «новинки» Олди давно, а вот прочтения они ждали как бы не больше года. «Сильных» начинал, но почему-то не пошло, видимо, не то было настроение. А на «Свет мой, зеркальце» я нахватался недоспойлеров — авторы выкладывают в «Фейсбуке» отзывы читателей, и совсем в неведении остаться о бытующих мнениях не получается, — и потому опасался браться за книгу: по отзывам складывалось впечатление, что там меня ждёт неописуемо мерзкий главный герой и вообще чуть ли не чернуха. Мерзкий главный герой в исполнении Олди, конечно, заслуживает интереса, но для этого тоже надо прийти в определённое душевное состояние, а с ним у меня весь год было швах.
Но вот я, наконец, укрепился морально и подумал: почему бы и нет? Ну и, собственно, чего и следовало ожидать: главный герой оказался вовсе не настолько неописуемо мерзким, а чернуха — не такой уж чёрной (честно говоря, вообще не). К чернухе я отношу книги, после прочтения которой мне хочется умереть от несовершенства мира (это состояния у меня, увы, вызвать не так уж сложно). После этой — не хочется.
Главный герой, писатель Борис Анатольевич Ямщик, с первых страниц, конечно, предстаёт человеком не очень симпатичным, а местами так очень несимпатичным. Вернее, нет: с первых страниц он предстаёт человеком в смертельной опасности, потому что пролог. Пролог сразу задаёт драйва и заставляет читателя погрузиться внутрь сюжета, сопереживая герою, цепляет крючком интереса: как он попал в эту ситуацию и как из неё выберется? Я бы предпочёл начать с первой части, с бытовых сцен. Но это сугубо личная вкусовщина (в общем-то, структуре книги это противоречило бы, и вообще всё повествование выстраивалось бы по-другому).
Итак, первая часть и внутренний мир главного героя — мужчины средних лет, женатого, откровенного мизантропа. В сущности, человек довольно несчастный: кто бы его ни окружал, они ему не нравятся. И сам он себе, в общем-то, тоже не очень нравится, от какого чувства старательно сбегает (а иногда не очень сбегает). «Береза — тупица, дуб — осёл, речка — кретинка, облака — идиоты, лошади — предатели». Смотрит на людей, думая о том, как они его все достали и как он возьмёт их за прототипы персонажей, которых с удовольствием расчленит в новой книжке. Разумеется, сопереживать внутреннему монологу такого человека довольно неприятно. Он ещё и жену откровенно презирает! — но при этом плывёт по течению, ничего не пытаясь сделать с вроде как опостылевшим браком. Брюзга, циник, мизантроп, кота презирает, с женой обращается откровенно плохо (а она и терпит). Фу таким быть.
Одна из самых замечательных черт Олди — то, что они описывают людей очень человечно. Даже не очень хороших людей с сомнительными мотивациями — потому что всё это, в сущности, проистекает из человеческой природы. И потому я не припомню у них героев, которые вызывали бы только омерзение и ничего, кроме омерзения, — хотя могу припомнить героев, которые, с моей точки зрения, неправы. И Ямщик, в сущности, никакой «исключительной мерзостью» не выделяется. Просто мы смотрим на мир через его оптику, потому узнаём о нём больше — и судим строже. Он не психопат, в принципе неспособный к эмпатии, и не пропащий человек — он человек определённого типа, его можно понять, его понимать интересно (как любой как следует прописанный характер — а Олди умеют прописывать характеры!). Ну и, конечно, в процессе истории он меняется.
Честно говоря, так и не смог отделаться от фразы Воланда: «обыкновенные люди… в общем, напоминают прежних». (Ну, для меня тут, конечно, скорее «мы», чем «они» — куда себя-то исключать из «обыкновенных людей»?).
Лично мне, впрочем, проблемы Ямщика по большей части чужды, выбранный им способ смотреть на мир всё же не очень симпатичен, поэтому сопереживаю я ему несколько отстранённо: это чудесный опыт — заглянуть в сознание подобного человека, это расширяет картину мира, это даёт мне новое представление о человеческих характерах и учит человечности — но, конечно, это история не про меня. Мои личные потроха здесь не откликаются. Для меня это возможность посмотреть в чужое зеркало. Что очень, очень интересно. Я люблю Олди во многом именно за это — за человечность взгляда и за характеры. Это очень обогащает.
(Каким ещё образом заглянуть во внутренний мир цисгендерного гетеросексуального мужчины средних лет с писательским талантом и определённой социальной группы? Да ещё так, чтобы без ярлыков?)
С течением времени я стал предпочитать книгам про «иные миры» книги, которые больше отражают нашу непосредственную реальность (так-то, конечно, все отражают, особенно у хороших писателей, но, думаю, вы понимаете, о чём я). «Свет мой, зеркальце» интересна ещё и тем, как авторы описывают очень близкую к нашей реальность со всеми её приметами. Писатель всегда занимается мироконструированием, или, иначе говоря, создаёт художественную реальность; и видеть, какие элементы окружающей нас реальности в неё вошли и как расположились, очень занимательно. Помогает самому конструировать реальность (а мы же все этим занимаемся).
А реальность, описанная в романе, конечно, очень-очень «наша». Вплоть до того, что там появляются, собственно, книги Олди: почему бы Ямщику и не помянуть коллег по цеху? Вот вам и рекурсия.)
Ну и прочих аллюзий и реминисценций хватает. С учётом того, что это книга о писателе и мы видим изнутри в том числе и «творческий метод», велик соблазн попытаться натянуть прочитанное на авторов и погадать, есть ли у героев прототипы, как они складывались… порефлексировать, в общем, о писательской кухне (для самих авторов, думаю, это тоже повод порефлексировать о писательской кухне, не первый это у них герой писатель и даже не второй). Но история, конечно, не совсем про это (хотя и про это в том числе; достаточно вспомнить стратегии совладания с реальностью, которые так щедро использует Ямщик в начале текста, — зафиксировать и описать).
Тест Бехдель книга, если я ничего не пропустил, не проходит. :) Потому что структура у неё такая: мы концентрируемся практически исключительно на одном герое, и этот герой — мужчина. Однако женских персонажей в книге, пожалуй, больше, чем мужских — и особенно среди главных действующих лиц.
Кто там? Двойник (предположим) да карлик-вожак — и это против Нели-Кабучи, Дарьи, Зинки, Верунчика...
Я бы сказал, что женщин вокруг Ямщика больше, чем мужчин, и общается он с женщинами больше, чем с мужчинами. Впрочем, в способности Олди прописывать разноплановых и интересных женских персонажей я вообще никогда не сомневался (эх, скоро выйдет новая книга «Ойкумены», и, может, там будет что-нибудь про судьбу Регины ван Фрассен!). Что ж, написана куча букв, а я всё никак не дойду до двойников и зеркал. Может быть, потому, что для этого стоит читать. Как обычно, довольно известный сюжет — зеркальный двойник, отражение — оригинал, вот это всё — Олди поворачивают так, что он вовсе не кажется банальным; в конце концов, завязка истории — только повод. А если у тебя возникли какие-то ассоциации, так авторы о них тоже прекрасно осведомлены и подмигивают тебе из-за строчки: «Тень, знай своё место!» и всё положенное. Да, в общем-то, и сам герой об этих ассоциациях осведомлён, недаром он человек книги. Как хороша и многообразна эта тема соприкосновения литературы и реальности; вся начитанность Ямщика всё равно ему не поможет, когда он сам окажется персонажем истории. Ну вот, опять я ушёл от главной темы. Это потому, что я не люблю про главное. Я люблю про второстепенные детальки.
Книга состоит из трёх частей, и части эти раскладываются весьма чётко. Первая — крутой поворот в судьбе и «выживание»; герой начинает в окружении людей (которых он не любит) и в итоге остаётся один. Во второй части герой осваивается в новом пространстве, приобретает полезные навыки и снова начинает контактировать с людьми («Я прекрасен, спору нет» — название части очень отражает). В третьей части герой взаимодействует с людьми (и сущностями) не так, как раньше — и, разумеется, проходит преобразование определённого рода. В каждой части есть напряжение, но вкус у этого напряжения разный. В процессе чтения у меня было родилась гипотеза, что двойник действительно противоположность оригинала, так что мы имеем некий вариант на тему «Тени»: если у нас Христиан Теодор был исключительно хороший человеком, так что Теодор Христиан, разумеется, оказался сущностью довольно пакостной, то тут, если исходить из предпосылки, что Борис Анатольевич Ямщик — человек «ниочень», двойник должен оказаться нравственнее и «лучше» оригинала. Гипотезе, правда, несколько противоречило поведение двойника с самим Ямщиком. В общем, идея небезынтересна, но нет. Дело совсем не в этом; да и ни при чём тут двойничество как таковое. Это история не про оригинал и отражение, а про взаимодействия людей.
Конец истории довольно двусмысленен. Вернее сказать, всё с ним вполне ясно, и всё же читатель может вместе с Ямщиком посомневаться: соврал бес? Не соврал? Подозреваю, что в зависимости от этого будет колебаться и моральная оценка самого героя. Имел ли он право использовать Веру (да, она согласилась сама, но про бесов она не была в курсе)? Куда проще смириться с этим морально, если считаешь, что в итоге «всё кончилось хорошо, и бес ушёл». В конце концов, Ямщик тоже ей помог — и достаточно. С другой стороны, если решить, что бес солгал и никуда он из тела Веры не уйдёт, вся эта история предстаёт в несколько другом свете. Вот поэтому авторы и не отвечают на этот вопрос, и не должны отвечать на этот вопрос: всё было бы так просто, ориентируйся мы на известный итог! С другой стороны, сейчас-то итог тоже известен: девочка одержима, и вот тебе. И если бес уйдёт / не уйдёт, тоже что-то будет дальше: как поведёт себя Ямщик, что он будет делать и как действовать? Никакой «окончательный итог», после которого мы бы сели и с чувством глубокого удовлетворения подвели моральный баланс, в принципе невозможен. Уж где болтаемся, там и болтаемся.
Довольно освежающе, кстати, в наш век морального плюрализма (который Вере так не нравится) и господствующей вариативности (я, кстати, одобряю и то, и другое) встретить убедительное представление дьявольского. Совсем недавно у меня так же было с Линор Горалик, и «человек в серой шубе», при всём несходстве, вспоминался. А ещё недавно купил я новое издание «Имени розы» и размышлял над тем, что есть у нас два противоположных, в сущности, тезиса: дьявол — это отсутствие сомнений (привет, Хорхе!) и дьявол — это сомнение (ну, я сначала про Мефистофеля думал, про скепсис и всеотрицание; ну и про Воланда). Самое забавное, что оба, в общем-то, верны. Эх, даже дьявол у нас амбивалентен! «Добро пожаловать по эту сторону зеркала». Там физическая реальность зыбка, а у нас тут, хм, нефизическая.
Одна вещь в книге меня царапнула, ибо проезжается по моим травмам. Это пиявки и мошки. Страдаешь перед зеркалом — порождаешь мерзость; исходишь перед зеркалом бессильной злостью — порождаешь мерзость. И мерзость эта, что характерно, потом будет есть совершенно посторонних людей. Очень это мне перекликается с «Золотарём» (пишешь в интернете нелицеприятное — производишь мерзость). И моей отбитой по эмоциональным почкам личности видится тут запрет на негативные эмоции. Потому что если твоё эмоционирование причиняет вред другим людям — то не лучше ли бы тебе свернуться в трубочку со своим эмоционированием? Поскольку эта тема встречается мне у авторов как минимум второй раз («Золотаря», кстати, поэтому же всё никак не соберусь перечитать), видится мне тут некая осознанная позиция, каковая меня огорчает. (Я верю в пользу и проговаривания, и проживания эмоций, и вообще демонизация негативных эмоций очень меня удручает). С другой стороны, возможно, я как раз из-за травмированности неправильно считываю посыл, и «не смей так делать» принадлежит мне, а не авторам. Возможно, из этого же можно вычитать и другую мораль, например, что не надо младшеклассников травить. Не знаю. В любом случае, это место у меня болит.
Теперь немного заклёпочничества. :) Интересуют меня некоторые пунктуационные решения. Вот, например, названия на латинице — марки машин, сорта сыров — в книге даются в кавычках. Обычно они пишутся без кавычек, но, в общем, и такое решение имеет право на жизнь. Возможно, в этом даже есть дополнительный смысл и мы имеем дело с функционально-семантическим аспектом пунктуации: «частокол кавычек в жизни Ямщика» — почему нет? Интересно бы получалось. Однако меня смутило, что YouTube (название сайта) и The Sims 4 (название игры) в книге даны без кавычек. Почему? Какой-то подспудный смысл я в этом сходу прозреть не могу. И вот мне интересно, это авторское или корректорское, а если авторское, то почему оно так?
Также скорая помощь в тексте пишется в кавычках; но это, впрочем, можно присовокупить к «частоколу кавычек в жизни Ямщика». Только YouTube вызывает недоумение. Очень цеплялся взгляд за сноски к понятным и общеупотребительным — на мой взгляд! — выражениям. «Во всю ивановскую», «Гусарская рулетка»… Честно говоря, мне это всё кажется настолько известным, что я начинаю выискивать в наличии сносок дополнительный смысл, как и в кавычках: подчёркивает «литературность», акцентирует банальность мира… Возможно, конечно, всё проще: сами авторы писали где-то, по-моему, что нынешний читатель не опознаёт этих выражений и для них они вовсе не общеупотребительны, так что сноски выполняют свою прямую функцию, а вовсе не вовлекают читателя в сложную многосмысловую игру. В общем, я весь в сомнении. Честно говоря, в дополнительный пласт смыслов мне поверить легче.
Да, забыл упомянуть кота, а кота нельзя не упомянуть. В книге есть кот. У кота есть характер. Кот — это важно. Правда, кот отличный. Как фелинофил, я не мог обойти это молчанием.
В общем, не так оказалось страшно зеркало, как его малевали, — а для меня, видимо, и вообще не про зеркало. Пора покупать «Быка из машины». Про него тоже писали, что, мол, чернуха. Надо посмотреть.
И да, анекдот про Кабучу я, конечно, загуглил.
P. S. Иллюстрация Юрия Платова.