Дина Рубина: «Одинокий пишущий человек»

Жизнь как литература и литература как жизнь
Книга о том, как пишутся книги? Лоскутная автобиография с отступлениями и размышлениями? Пьянящий коктейль из художественной прозы, замаскированной под инструкцию по инсталляции литературы в жизнь (или жизни в литературу?), мемуаров, снов, воспоминаний, былей и небылей, откровений и анекдотов, жизненной философии писателя – и просто художественной прозы, яркой, сочной, фактурной, грустной и ироничной одновременно – и уже ни подо что не маскирующейся?
Все это будет верно и неверно одновременно. Эта книга выворачивается, выламывается, ускользает из рамок любых определений – как делает это сама жизнь. И литература тоже – если это, конечно, литература, а не некий текстовый продукт, под нее мимикрирующий.
Книга для писателей и читателей. Для всех, кому небезразлична литература и те, кто ею живет: «одинокие пишущие люди».
Прочли с огромным удовольствием. Пока читали, многое примеряли на себя. С очень многим согласны. Все-таки у одиноких пишущих людей есть много общего. Но есть, конечно же, и различия: еще не хватало, чтобы их не было! Нас же не на конвейере штампуют, в конце-то концов. Но эти различия лишь добавляют жизненности тому, что есть у писателей общего. Делают его еще более ценным.
Спасибо вам, Дина Ильинична, за эту книгу.
Ну и хватит, пожалуй. Пусть дальше сам текст говорит за себя. Чем? Цитатами, чем же еще? Для начала – два эпиграфа к книге:
 
У искусства есть два самых опасных врага: ремесленник, не озарённый талантом, и талант, не владеющий ремеслом.
Анатоль Франс
Художник не должен идти по трамвайным линиям.
Виктор Шкловский
* * *
Как же верно сказано.
А теперь – собственно цитаты:


Таланту научить, конечно, нельзя, но профессию – какие-то её очевидные принципы и зачатки – передать можно.
Литературу всегда интересовало только самое мучительное, самое потаённое. Это и есть смысл, плоть и кровь литературы.
Закончив книгу, ты сбрасываешь её, как старую надоевшую шкуру.
Настоящий писатель пишет только о том, что его серьёзно волнует. У него просто ни черта не выйдет, если он влезет не в свою конюшню или напялит шапку не по Сеньке.
Какова цель творчества? Странный вопрос. Какова цель извержения вулкана?.. Видимо, я не знаю ответа, а может, и знать не хочу.
«О чём писать» и «как это делать» – вещи такие же разные, как «купить машину» и «ездить на ней».
Во все времена значительные имена и книги всегда можно было по пальцам пересчитать, да и как иначе? Оглянитесь на любое десятилетие: вы обнаружите с десяток серьёзных романов, имеющих право остаться в литературе.

Лев Николаевич Толстой говорил: «Колодезь должен наполниться». Он имел в виду ту изнуряющую сушь, которая следует после завершения книги. Колодезь должен наполниться: если слишком рано засесть за работу, будешь строчить вхолостую, и всё написанное можно потом выкидывать.
Ваш преданный читатель так хочет, чтобы герой новой книги был похож на предыдущего! Он так волнуется, что вы подведёте, легкомысленно шмыгнёте в сторону, свернёте с пути, который он, преданный читатель, заранее вам предначертал – ещё с той древней повестушки в журнале «Юность»! Вот именно этот читатель, при всей моей признательности, при всем уважении к его мнению, литературному вкусу и проч., и проч. должен оставаться за кадром связанный и с кляпом во рту – пока идёт работа над новой книгой.
Художественной правде – высшему и, по сути, единственному мерилу искусства – нет никакого дела до того, что происходит в «реальной жизни».
Главное – не отчаиваться. Не все просыпаются знаменитыми. Строительство литературного имени – история куда более занудная, чем строительство Вавилонской башни. На этот долгострой уходят годы, десятилетия…
Стиль писателя – это его походка, манера говорить, дышать и двигаться. Каким образом он заставляет вас, читающих его строки, перенимать эту походку, двигаться с ним в унисон, попадать в такт его дыханию, будто вы с ним танго танцуете… – это необъяснимая тайна. Боюсь, физиологическая.
Антураж литературного произведения, его «воздух» создаётся не только героями. Они не могут действовать в пустоте. И чем плотнее, чем ярче и вещественней мир вокруг них, тем больше они и сами привязаны к жизни, тем охотнее и искреннее читатель верит в художественную правду, тем охотнее разделяет роль соавтора книги.

Меня всегда раздражает ранжир, зачисление писателя в реестр по какому-либо стилевому, жанровому или гендерному ведомству. Я абсолютно равнодушна ко всем реестрам, для меня их просто не существует.
Нет такой вещи, как «реализм», есть талант писателя, который строит некий мир. Насколько этот мир горяч или холоден, абстрактен или реален, зависит только от органики дарования.
Роман о любви – чуть ли не самый сложный жанр в мировой литературе.
Изобразить сцену телесной любви путём образного посыла – вот задача, достойная художника.
Мало кому из писателей удаётся довести читателя до настоящего эротического возбуждения – через танец, через дребезжащую ложку в стакане, через ви́дение ритмично и тяжело бьющих о камни волн; передать страстное соитие не буквальным изображением физиологических па, а рваным дрожащим ночным шёпотом.
* * *
Всё, хватит. А то весь текст на цитаты растащим.
Просто прочтите эту книгу. Поверьте, она того стоит.