— Пап, — голос сына прозвучал в трубке так громко, что обедавший вместе со мной Евгений удивленно взглянул на меня, — Пятерка!
Сложив мобильник, я снова взялся за ложку.
— Что случилось у Алексея? – спросил Евгений, отставляя пустую тарелку.
— Пятерку получил. За сочинение, которое мы писали вместе.
— С каких это пор ты стал помогать ему писать сочинения?
— Да тема была трудная. О смысле жизни.
— Ничего себе, — опустил вилку Евгений и пропел: «Лев Толстой в мои года не писал такого».
— Ну, Лев Толстой и позже-то толком не написал об этом.
— Кхе, кже, — чуть не поперхнулся Евгений, — А вы с Алексеем, значит, написали! И что же, если не секрет?
— Какой уж тут секрет, — ответил я, стараясь догнать его со вторым, — мы написали то, что люди знают уже многие века, только до сих пор не осмыслили. Но давай это потом, а то обед заканчивается.
— Нет уж, колись, —  потребовал Евгений, хотя сам-то уже взялся за компот.
— Чего колоться -то, — ответил я, сразу отрезая почти половину котлеты, — Всякая жизнь – это эстафета. А жизнь человека – это еще и эстафета разумного, доброго, вечного. Ну, и, конечно прекрасного.
А конкретно? – выпучил на меня глаза Евгений из-за края стакана.
А конкретно, — ответил я, залпом  компот опрокинув в себя и берясь за поднос, — эстафета того, что составляет основу всего разумного, доброго, вечного и прекрасного – вечной истины взаимосвязанного сосуществования элементов прошлого, настоящего и будущего в каждом миге бытия и бытия людей.
Я успел произнести эту фразу до того, как мы с Евгением поставили подносы на транспортер. Дальше разговаривать было  некогда, и мы быстренько разошлись по своим отделам.