…А тут Сфинкс, этот из-за спины вынырнул, хвать меня клешнёй за рубаху и как хряснет мордой об вагон, да ещё раз, да ещё … Я сопли кровавые с физиономии утираю, а он мне и говорит: «Ты Петрович, никак намылился куда? А ну я тебе загадку загадаю, а ты отгадывай. Отгадаешь – пущу в Петушки, не отгадаешь – ну тогда не обессудь!
— Давай, — говорю, — загадывай паразитский паразит! Харя твоя немытая.
— Ладно, — говорит Сфинкс плотоядно ухмыляясь. – Вот тебе первая загадка.
М.А. Булгаков писал «Мастера и Маргариту» десять лет, Л.И.Брежнев «Малую землю» — двадцать минут. Ты, свою  сраную книженцию, двенадцать лет. Вопрос. Сколько лет тебе дадут если Брежнев за свою книжку получил премию, М.А Булгаков  — нервное расстройство, а ты геморрой. Ага не знаешь? Так вот. Дадут тебе столько, сколько орденов влезет на грудь президента, если восстановить Советскую власть.
Только я над этой загадкой задумался сирена, как заревёт, Сфинкс пукнул серой и исчез, а по перрону пошли, пошли, пошли…. Из ниоткуда, из праха и пепла…
Чур, меня! Вот, они возникают на заплёванном перроне. Это похмельная изморось, по телу или зов из Петушков, где вечно цветёт жасмин? Конечно из Петушков. Конечно зов. Вот они серые как призраки, но от этого ещё более реальные. Я, кажется, начинаю различать лица… .
Больной Миша Булгаков. Лицо поддёргивается «кумаром» морфиниста и  скептика и старорежимный монокль, постоянно падает из ослабевшего глаза. С ним двое. Они втроём идут по выдуманному лучу и смеются и плачут. Куда идут?  — Да окстись, Фома! – говорю себе, — Конечно в Петушки.
Вон, там, у первого вагона один рыжий протягивает всем отрезанное ухо, стараясь, обменять на лишний билетик до Петушков и гнусит прононсом: «Месье, же ле мон шпа сис Жур», — а потом, зажав в подмышке непроданные холсты, бредёт в подсолнухи, то ли отлить, то ли пешком в Петушки. Нет, заскочил всё-таки в вагон, не остался.
Все хотят в Петушки! Что это за мания такая? Вам что, баб не хватает? Что Вам мало на наших бескрайних… баб? Нет обязательно надо, чтобы с косой до попы и пастись между лилиями как в «Песне песней» или нет, чёрт, конечно же, как в Петушках.
«Ломанулись по этой железке» питерцы. Чем вам город на Неве не угодил, а? Вам Эрмитажа не хватает? Вам нужно чтобы водка опять с 9.00 в Андреевском у тёти Маши, а у бабы Шуры в Поломах  так и подавно с 9.30. Монументальность  вам наскучила да? Пасторалью подышать  захотелось? Ладно, давайте, все зощенки, лихачевы и кампания. В Петушках всем места хватит, подумаешь война с Норвегией. Норвегия, она, аж вона, где…. И не разглядишь её, ту Норвегию.
И вот, многие рвутся в вагон мимо лежащего, облёванного с головы до ног, Семёныча, — и у многих  ни черта не выходит! Ан — нет! Спесивым в- кам, жополизам, жлобам и сукам от литературного корыта — нет входа! Не пущает Коровьев, встал, регентовская морда и показывает гадливенько на рельсы: «Туда Вам»!
А этим…
Ба — знакомые все лица! Этот аккуратненький с тростью вроде Палыч, а рядом мутный всколоченный Врубель вместе со своей шизофренией -  пропустили. Кот лапу облизал и протянул им картонный билетик в рай,  в Петушки. При жизни не доехали, так хоть теперь оттянутся.
А там, в раю и пиво есть, и нет ненавистной замутнённости, она, замутнённость, ведь вся в столицах. Откуда ей в Петушках взяться — ниоткуда!  Замутнённости там нет, а вот «Слеза комсомолки» есть, и не тошнит от бессмысленности, и бессовестности. Никого не тошнит, из тех, кого пропускают.
А вот тех, кого не пропускают — тошнит, ох как тошнит! Они глаголом жечь сердца не хотели, нет. Они этот глагол на разделочную доску и ну его препарировать. Изнасиловали,  изрезали ножичками, вывернули наизнанку и виде шкурки повесили на стенд. Вот, смотрите, мол, козлы и придурки, какой глагол должен быть. Не может быть никакого другого глагола. А то, что мёртвый он,… дык от мёртвого и хлопот меньше. Висит себе шкуркой выделанной и молчит. А теперь, поди ж ты, все эти «таксидермисты» блюют в сторонке и в вагон попасть никак не могут.
Говорю им: «На хрена вам те Петушки? Чего вы там не видели? Там, одних евреев — пруд пруди, не говоря уже об этих маджахедах Назими и Омар Хаяме». Немчура, опять же, которая на «г»,… да и Ницше туда же … на «г». Индийцы в рубахах. Андреев Даниилка в робе с биркой на груди. Блок пьяный, расхристанный с какими-то шлюхами. Вы то,… не пьёте, а тут пьют большинство — немеряно. Сквернословят, дерутся, рубахи на груди рвут с хрипом.  Володька вон гитары об судьбу ломает, струны рвёт и плачет, плачет и рвёт, а Вам чего там рвать?
Вы счастливые люди — парни, — говорю им. — Сказал же Бэкон, вот тот в парике из пятого вагона выглядывает. Что он сказал? А вот что. Чтобы быть счастливым нужно быть не очень умным и не слишком честным. Всё это у Вас как раз в нужных пропорциях. Наслаждайтесь счастьем «сэрьё».
Свершилось! Громко трубит окровавленными губами располовиненный труп, одновременно попыхивая сигареткой.  Сонмы эриний и весталок и ещё каких-то, то в рванье, то в мантии, крылатых, рогатых, мешком  у… батых, засвистели, захрипели и весело грузятся. Эй, подожди! — ору.- А я! А мне Петушки? А тут Сфинкс, этот из-за спины вынырнул, хвать меня клешнёй за рубаху и как хряснет об вагон мордой, да ещё раз, да ещё … Я сопли кровавые с физиономии утираю, а он мне и говорит: «Ты Петрович, никак намылился куда? А ну я тебе загадку загадаю, а ты отгадывай. Отгадаешь – пущу в Петушки, не отгадаешь….