Ночь. Тишина. В глубокий сон
Погружен древний Вавилон.
Лишь на холме, в дворце царя
Под шум и гам огни горят.

Там Валтасар, под звуки лир,
Свершает свой победный пир.
Бокалы полные вина
Вмиг осушаются до дна.
Кувшины плещут вновь и вновь
Вином, бурлящим словно кровь.

Лицо царя горит огнем,
Вино божбой бушует в нем,
И, влившись в царские уста,
Толкает к хаосу бунта:
Хулит богов, жрецов и храмы...
И восторгаются им хамы,
Что не читали древних книг,
А слуги мечутся меж них.

Несут плечистые халдеи
Посуду Храма Иудеи,
Что был ограблен в виде кары
За непокорность Валтасару.

Священный кубок выбрал царь,
Тот, что возвенчивал алтарь,
Налил вино в него до края
И, выпил, мутно озираясь,
И заревел: «О, Иегова!
Я – Царь! Ты – бог? Скажи хоть слово!»

Но вдруг замолк блестящий зал,
Морозный страх его сковал.
Всем видно! Из стены слегка
Выходит что-то… как рука...
И пишет. Пишет! на стене
В холодном тающем огне
За буквой букву, а потом
Уходит в свой незримый дом.

И смотрит царь, утратив пыл,
Застыли гости, кто как был;
Слова те шепчут сотни ртов,
Но смысл не ведает никто.

Сам Валтасар до всплеска дня
В них ничего не смог понять.
Лишь ночью все, все понял он,
Руками слуг своих сражен.