БРАХМАН

Я как Вселенная… Я так же одинок,
Но я наполнен многими мирами,
И всем мирам хочу я свить венок,
И наградить их сладкими плодами.

Без них мне тяжка сама жизни суть, —
Я в них запутался, я создаю их снова, —
Они – мой сон, а сны мне не вернуть
К реальности моей – и то не ново.

Не ново все, что вечно есть во мне,
И я не создаю себе иллюзий.
Творю для них, — которые во сне,
Их судьбы я сплетаю туго в узел.

Во мне все то, чего хотят они:
Их благо, боги, их стремленья, страхи.
И нет ни в чем (помилуй!) их вины:
Не важно – кто чистюли, кто неряхи.

Я создал все и от всего устал.
Я понял: все они – мои мечтанья,
Не более. И надо ль править бал?
К чему все мои странные метанья?

Что я хотел? Хотел стать не одним,
Проститься с одиночеством навечно,
Вернуться к ним, иллюзиям моим,
К моим мирам, что слишком быстротечны.

Но Время я создал и их убил,
Их растворил в себе, как было ране.
Неужто я себя в них схоронил?
И, может, обречен я на закланье?


из 14 альбома

Ночью глубокой, под пляску ветров,
Выбрался узник из тяжких оков:
Вечности порвана крепкая цепь,
Воин сжимает пылающий цеп.

Создан из Хаоса матерью Тьмой - 
Может быть, мёртвый, иль, может, живой,
В сотнях сражений, как сталь, закалён,
Снова он призван из мрака времён.

Мчится стрелою к хозяину конь - 
В теле истлевшем зажёгся огонь.
Шрамами страшными весь он покрыт,
Искры летят из-под чёрных копыт,

Красным сияют провалы глазниц -
Ожил кошмар со старинных страниц!
Громкое ржанье похоже на стон - 
Проклят был вместе с хозяином он.

Воин схватился за луку седла,
С шелестом конь распахнул два крыла -
Небо дрожит от таинственных крыл!
Всадник призванье своё не забыл:

Мир он омоет кровавым дождём.
Плащ на ветру полыхает огнём…
Кто ж пробудился от древнего сна?
Всаднику красному имя – Война!

 
 

Разбушевалась матушка-Земля.
Всё явственнее древние угрозы.
Неужто майя сбудутся прогнозы -
завалит пепел мирные поля?

Очнулись после спячки вековой -
заговорили старые вулканы.
И вольные, безмерной силой пьяны,
явили миру страшный норов свой!

Неужто голубая гладь озёр
исчезнет под отравленной коростой,
а Мать-Земля в своих потугах, грозно
подземный ад исторгнет на простор?

Неужто величавый океан,
романтикой пленявший мореходов -
свидетель их открытий и походов,
швырнёт на сушу дикий ураган?

Неужто всё живое, толща вод
поглотит, затопив леса и горы,
и гневно сокрушив последний город,
взорвёт, смешавшись с лавой, небосвод?

Неужто мир погибнет навсегда?
Живая мысль и гениев творенья
исчезнут в чреве светопреставленья
и больше не восстанут никогда?

О нет и нет! Вселенная жива!
И мысль свою она убить бессильна!
Бескрайний космос, разумом обильный,
блюдёт свои законные права.

Он жизнь не истребляет до нуля.
Ничто не исчезает безвозвратно.
Была и возродится многократно
прекрасней нашей новая Земля!

А память об исчезнувших мирах
хранится Божьим разумом вселенной
и остаётся вечной и нетленной.
Бессмертна мысль, всё остальное — прах...

Как приятно – по стеклу
Лупит каплями упруго
Дождь весенний.
На полу
Пляшет радуга-подруга
Цветовую круговерть.
С осужденьем смотрят лики
Грозных пращуров великих
Прославлявших нашу твердь.
В эту яркую бузу
Там, за окнами, внизу,
Дождь в лучах
Искрит, как бисер,
Отражаясь на стене.
И троллейбус, словно глиссер
Рассекает по

Прости Мать-Земля
Неразумных детей,
Что совсем одичали
В гордыне своей,
Что ослепли от жадности,
Лжи и страстей,
И не видят слезы
На одежде твоей.
 
Ты прости нас,
Великая, Добрая Мать,
Что успели любовь
Мы к тебе растерять.
Разбросали, сломали
Все даримое нам.
Осквернили, что можно,
Разбросав по лесам.
 
По

  Столкнулся вот с чем. Есть у меня стихи. Разные.
  Хочу выложить на этом ресурсе. Я в любом случае должен создавать книгу, чтобы выложит один стих? Или создать книгу со стихами по теме? Или же стихи вообще просто стоит бросать в блог, а книги оставить действительно для серьезных и длинных произведений?
  А если у меня разные расказы — и короткие и подлиннее, то как правильнее их выкладывать: по отдельности или же собрать как некие отдельные «книги»?
 И еще возник вопрос, уже при прочтении правил сайта:
">> Администрация рекомендует тщательно отбирать для публикации произведения, имеющие наиболее высокую художественную ценность.
>> Запрещается публиковать произведения низкого художественно-творческого уровня,"
 Кто, как и каким образом это проверяет и контролирует? Как решаются вопросы, когда некий автор считает свое произведение «гениальным шедевром», но ему отказывают н атом основании, что кому-то не понравилось? Лично у меня возникает ощущение, что понятие «художественной ценности» хоть и имеет смысл, но критериев для определения маловато: произведение может быть потрясающим по сюжету, но написано совершенно малосвязанным языком. Или наоборот: красивые слова, стиль, правильно подобранные предложения, но… ни о чем. Совершенно :(

***
Наверно, 
Это можно только сердцем
Понять, вместить:
Ум хочет, но не может...
Раздробленность
Пульсирует и гложет.
Переплетеньем
Внутреннюю дверцу 
Открыть способны.
А за ней - молчанье...
Да, не молчанье,
А за ней - безмолвие...
И я услышу
То, что ты промолвила:
В единстве - 
Невозможно расставанье...

Не две души...
Одну... И по-живому...
Без принужденья -
Только по желанью.
Чтоб испытав всю горечь
Расставанья -
Искать друг друга
И бросаться в омут
Движения Единого Начала...
Познать Его Спокойное Величье,
В котором нет людского безразличья,
А есть Любовь и Тишина причала.

 

   Исторический аспект. Простота есть тончайшая грань дурости с гениальностью (не знаю, кто сказал, может я и первый).
   Природа-матушка необозримое творение тысячи лет назад окружала моих пращуров. Сколько сейчас понимаю, язычники поживали себе в басейне реки Жиздра по маловеданным теперь канонам единения духа. Река, лес, жилище, пища, потомство, род.
   Насколько позволяют настоящие познания — вятичи мы! Отбивались как могли от киевских авторитетов, но увы… Ничего, поживаем вместе, тут татары со своим рэкетом. Живем, крестимся. Жулье княжеское в московию пришпилило. Тот же татарский рэкет, только теперь в царских одежках. Отдаем часть результатов труда и лучших представителей генофонда вверхи, а как иначе?! Бывало взбрыкнем, но себе дороже. И все же временами бывало неплохо. Когда? Вероятно тогда, когда татары бодались с киевлянами, затем момент был до московского владычества. Смута отвлекла благодетелей и задышалось легче во родных краях..
   Как только меньше нам внимания, так и поборы сокращаются и благо раздается во всю ширь. Вот и с царь-батюшкой бывало временами ничего. Но тут приша пора пролетарского владычества. На горбе эсеров приехали на трон и сидят по сей день. Дело нехитрое, без правил побеждать, когда противник не в состоянии быть полным подлецом. Порубали, постреляли дворяшек, затем кулаков погноили, нэпманов создали, прокатились и в расход. Попам понавтыкали и принялись, по-глупости или из ненависти, за самое живое — деревухи наши родимые!
  Нашелся, блин, стратег усатый и сварганил коллективизацию. Удобно ведь рулить колхозом, мозги крутить по шаблону сразу по всем подвластным просторам. И подрубил он корешок наш главный. Двор родной погиб, павликоморозовщина въелась во многих. И вот нет моей землицы, есть колхозная, плевал я на нее, Оторвались мы от корешков — покатились по полюшку.
  Мама.
  В Великую Отечественную мясорубку дед мой из окружения в 41 году шел к линии фронта, да приостановился во родной сторонушке. От фашистов на чердаке у бабушки прятался, сотворили матушку мою (царствие небесное!) в сентябре 42-го. Дед на пули не полез, дождался участи штрафниковской, но обошлось, живым остался. Закончил войну на дальневосточных рубежах. Приехал дед во деревню к женушке родимой, сообразили мне тетушку в 48, а тут лагерь непионерский поспел, аукнулось окружение. Вернулся, а бабушка не приняла, стыдно от народа с дезертиром жить. Дед на краснодарские края, а бабуля с дочерями в другую деревуху, наверное, чтоб меньше знали.
Выживали благодаря помощи старшей сестры бабули инвалида оккупации. Мама, закончив техникум торговли, приступила к работе в деревенском магазине, где получила урок от сменщицы вылившийся в жертвоприношение на государственный алтарь единственной коровы. Затем на горизонте появился папа.   
Папа.
Дед по отцу уцелевший в финскую, пропал без вести в 42 году (прошлого века, как модно поправляться сейчас), предварительно сотворил с бабулей четвертого ребенка — моего папашу в 1940 году. Бабуля с выводком из калужских краев (узники) переправлена в оккупированную Белоруссию, откуда вернулись на родные места после освобождения потеряв старшено сына-подростка. Отчий дом чудом уцелевший от немецких гастролей был разобран по бревнышкам алчными соотечественниками, поэтому приходилось туго. Отец после юношеского шалопайства работал механизатором в колхозе, армия, северный флот, вернулся, женился. Мое рождение по осени 63-го произошло вероятно в момент максимального расцвета калужской глубинки советских времен. 
Будет продолжение...