Вот и снег… На мокрые асфальты
Лег под утро белою мукой.
Вы, снежинки, землю накрахмальте.
Сотворенье мира. День седьмой.

Город нем, хотя проснулось утро,
От хмельной субботы отходя.
Спят Арбат и сфинксы Петербурга,
И затих сквозняк на площадях.
 
Спят машины, где вчера приткнулись,
Их в сугробы снегом замело.
Белый лист дорог пустых и

Мальчиши-плохиши
Вышли стоном в тираж.
По душе – мураши,
Словно было вчерась.
А для первой любви
Там кусты или стог.
У любви на груди -
Комсомольский значок.
Мы читали меж строк,
Мы читали из рук.
Ели «Дружбу»-сырок.
Чей-то слышался стук.
Распивали портвейн
В ресторане «Подъезд»,
А в Кремле Демосфен
<em

Такого, и захочешь, не забудешь.
Такие у Творца наперечет.
Таких не исключишь, не затрамбуешь
И не повесишь вывеску «Учет».
Гляди теперь с потертых фотографий.
Твои глаза мир держат на плаву.
Ты жил для нас, а не для эпитафий,
И все искал, хрипя, разрыв-траву

Черкни автограф мне на сердце...
Строкой тугою, как струна.
И в этом маленьком сюжетце
Уже романа глубина.
 
И этим буквам не стереться.
Им даже время — не беда.
Черкни автограф мне на сердце,
Пусть не любя, но — навсегда!</span

Ты признавалась мне в любви
На старой крашеной скамейке.
Кусала краешек губы,
Все теребя косички-змейки.

Как старомоден твой наряд,
И как смешны твои косички.
И я — которую подряд - 
Курил, не зажигая спички.

В твоих словах такой надрыв...
Ты говоришь, ответы зная.
Себя руками обхватив,
И головою в такт кивая.

— Возьми меня… Хочу

Сквозь разбитые ветром окошки
Чердака опускается снег.
Под ногами осколки и крошки
Жизни, той, что приснилась во сне.
 
Здесь хранятся обрывки обманов -
Позабытый бессрочно архив.
И живут все моих тараканы,
Да ночует уставший Сизиф.
 
Здесь пропавшие без вести чувства,
Все улыбки печальной любви.
Неприкаянность стала

Я уплываю на метро
Без сожалений, налегке,
В тылу оставив пару строк
С неясной рифмой к «Хуанхэ».
Несет поток, несет река.
Куда, зачем? Не надо слов.
Кому-то — в завтра из вчера,
А кто-то просто — в хлам и в лом.
И дует ветер в паруса.
В окне вагона — я и ночь.
Меняет время полюса
И познает в тоннеле дно.
А мне опять по Хуанхэ…
Забуду

Мэрилин Монро глядит в окно.
Ей все, как дважды два понятно.
Вся жизнь ее — одно кино,
И в нем она с улыбкой мятной.

И больше некуда бежать:
И не к чему, и нету силы.
Всё это патока и сласть,
Всё это пудра и белила.

Да, ей не вырваться из пут.
И вместо солнца фотовспышки
Ее повсюду стерегут
И бьют в глаза без передышки.

Журнальный глянец ядовит,
Как ядовиты все

Ах, любимая,
Вместе быть нам — не скоро.
Сколько будет еще
Этой боли и вздора.
Обними-ка себя за озябшие плечи
И скажи
— Это он...
И тебе станет легче.