Ты признавалась мне в любви
На старой крашеной скамейке.
Кусала краешек губы,
Все теребя косички-змейки.

Как старомоден твой наряд,
И как смешны твои косички.
И я — которую подряд - 
Курил, не зажигая спички.

В твоих словах такой надрыв...
Ты говоришь, ответы зная.
Себя руками обхватив,
И головою в такт кивая.

— Возьми меня… Хочу

Сквозь разбитые ветром окошки
Чердака опускается снег.
Под ногами осколки и крошки
Жизни, той, что приснилась во сне.
 
Здесь хранятся обрывки обманов -
Позабытый бессрочно архив.
И живут все моих тараканы,
Да ночует уставший Сизиф.
 
Здесь пропавшие без вести чувства,
Все улыбки печальной любви.
Неприкаянность стала

Я уплываю на метро
Без сожалений, налегке,
В тылу оставив пару строк
С неясной рифмой к «Хуанхэ».
Несет поток, несет река.
Куда, зачем? Не надо слов.
Кому-то — в завтра из вчера,
А кто-то просто — в хлам и в лом.
И дует ветер в паруса.
В окне вагона — я и ночь.
Меняет время полюса
И познает в тоннеле дно.
А мне опять по Хуанхэ…
Забуду

Мэрилин Монро глядит в окно.
Ей все, как дважды два понятно.
Вся жизнь ее — одно кино,
И в нем она с улыбкой мятной.

И больше некуда бежать:
И не к чему, и нету силы.
Всё это патока и сласть,
Всё это пудра и белила.

Да, ей не вырваться из пут.
И вместо солнца фотовспышки
Ее повсюду стерегут
И бьют в глаза без передышки.

Журнальный глянец ядовит,
Как ядовиты все

Ах, любимая,
Вместе быть нам — не скоро.
Сколько будет еще
Этой боли и вздора.
Обними-ка себя за озябшие плечи
И скажи
— Это он...
И тебе станет легче.

Вот и залаяла Осень кашлем Полкана,
Липким ознобом вползает проворно по ртути.
И маловато ей будет водки стакана,
Да и привычна к таблеткам и прочей цикуте.

Все прокутила с улыбкою ветреной девки.
Сколько дарили, она же – с плеча да на землю.
В осень свою зазывают турки и греки.
Нет, лучше вы к нам, ребята, в ноябрь с метелью.

Кленов платки

Вот, вздернув нос, сидишь, смеешься,
Глядишь в меня за сотни миль.
То челкой ветреной взметнешься,
То обернешься в водевиль.

Мой грешный лик скоблишь суконцем.
Тебе поправлю нежно прядь.
За что, скажи, твоим двум солнцам
Со мною рядом не сиять? </span

Пыль до неба... Римские когорты
В дикий край за славою идут.
Пот ручьем. Жара. Подошвы стерты.
На войну – всегда тяжелый путь.

Топот ног. Оружия бряцанье.
Командиров окрик на ходу.
И в ответ — суровое молчанье:
Здесь не знают слово «не могу».

В стороне промчится тучей ала.
Гривы шлемов, гривы лошадей.
Впереди смешная крепость галлов –
Римляне

Мы все здесь Романовы
И Троцкие, Ленины,
Ежовы и Сталины.
Мы в списках расстрелянных.
 
Мы крепости Брестские
И армия Павлова.
Мы бунты стрелецкие
И Анна Ахматова.
 
Мы дети Гагарина
И птицы Чернобыля,
Холопы у барина,
С Плющихи три тополя.
 
И нашу историю
Не вЫбелить нАбело.
Она очень горькая –
Не зря