В общем, согласен. И безумие я тут вовсе не защищал, это вам так показалось. Я, может быть, защищал иное и не-таковость. К Ницше вообще отношусь не только без пиетета, но даже наоборот, как к не-здоровому, к тому, что необходимо преодолеть.
Не стоит двигать довольно наивную идею, что сумасшествие признак таланта
Вы меня неправильно поняли. Я и не думал «двигать» такую идею и вовсе её не разделяю. Просто наша беседа как-то так уклонилась в эту сторону. Таланту совсем не обязательно быть сумасшедшим, а вот быть иным, не-таким, не-обывателем — это, мне кажется, необходимо.
Знаю, что "не стоит считать гонимость признаком пророка." Конечно, этого недостаточно. Но вот с тем, что и лжепророков побивали камнями, согласиться труднее. Пророков людям куда более нравилось побивать, если побивали лжепророков, то, скорее, по ошибке.
Про «личные откровения как основу посвящения», «основываясь на исследованиях Элиаде» — мы с вами говорим о разных вещах и, похоже, совершенно не понимаем друг друга.
Увы.
Поэт есть тот, кто призван, у кого есть призвание и кто обретает вдохновение. Вдохновение — это выход за пределы бренного эго, туда, где все люди, всё живое, всё сущее обладает единством и красотой. Потому поэт говорит об общем для всех, о высшем для всех, для всего сущего, графоман же повествует о своих проблемах, о низшем, о болячках и радостях своего эго, о кругозоре эго. Болячки и кругозоры многих эго могут быть схожими, потому графоман тоже может находить отклики у других, даже весьма восторженные — но всё это преходяще. Один больной гриппом понимает другого, больного гриппом — и сопереживает ему, сочувствует — только это низшее, графоманское сопереживание, длящееся только во время «болезни». Выздоровев, этому уже не сочувствуют.
О, если бы… Помните сократовское «познай самого себя»? Некоторые и литературу расматривают как способ самопрезентации, как Эпос, раскрытие собственной судьбы, выслеживание себя. Но это удел единиц. Большинство же вообще с этой точки зрения мертвы. Вспомните хотя бы Евангелие. У одного из учеников Иисуса умерла мать, он хочет пойти её похоронить, но что говорит Иисус? «Предоставь мёртвым погребать своих мертвецов». Но ещё до Иисуса у многих первобытных народов существовали «странные» приветствия. Вместо цивилизованного «здравствуй» они при встречах задавали друг другу вопрос: ты живой? Но теперь мы, кажется, даже не задумываемся над таким «мракобесием».
Настоящая метка Бога это владение формой, это умение сказать так что тебя это заденет…
Ну да… Если так, тогда почему пророков так любили побивать камнями? И даже Иисуса Христа никто не слушал, покуда Он не воскрес? А то, что каждому якобы кажется — тому, кому кажется на самом деле, тот способен отличить. Например, если у человека стигматы выскакивают или вещие сны снятся, которые, естественно, подтверждаются. Всё можно распознать и отличить, только всё это имеет свою цену. Не зря же раньше говорили, что поэт, дабы создать нечто великое, должен удалиться в леса. Только там, вне суеты, он мог отделить подлинное от кажущегося. Для этого нужны дисциплина, намерение и везение. А талант — это дополнительная ноша (крест) на свои плечи, изначально у древних талант был мерой веса, кажется, 26 кг. и 200 грамм… Кому надо, тот тянет на своих плечах. И тогда уже не кажется, тогда подлинно чувствуешь.
Что есть «рациональная разнузданность» как не отпущенные на волю инстинкты облеченные во внешне благопристойные «разумные» рамки.
Не соглашусь. Возьмём тех же волков. Пример из учебника по этологии. Два волка сцепились в борьбе за лидерство. Будут биться до смерти или… Достаточно одному из них принять позу подчинения и подставить другому свою шею: на, мол, грызи, сдаюсь. И происходит чудо. Второй волк останавливается и не трогает сдавшегося. Всё Инцидент исчерпан. А у людей разве всегда не бьют лежачего, разве не издеваются ещё больше над сдавшимся? Что же, у волка более разумные инстинкты, чем у людей?
Когда они конкретно сошли, кто скажет. Тот же Гёльдерлин когда сошёл? Его же никто не признавал, даже Шиллер. Ницше вроде бы к концу жизни сошёл, как и Шопенгауэр, только это ведь очень спорно и расплывчато… Точка начала безумия вряд ли существует. Думаю, человек каким родился, таким и помирает. Это врачи заметили к концу жизни, но если человеку нравится только написанное собственной кровью, какой психиатр им не заинтересуется. А литературоведы, особенно западные, эти вообще очень любят эту тему. Просто психиатрии-то сколько лет? Она у древних была? А кого только не обвиняли? Байрона. По. А возьмите некоторые поступки Гумилёва. Пошёл добровольцев на фронт — это, конечно, не безумие. Но вот высовываться из окопа по пояс, чтобы враги могли по нему пострелять, попрактиковаться по живой мишени — пускай психиатры объяснят, как это назвать. А ведь это была репетиция. Он рассматривал свою жизнь как ЭПОС. И это было божественное вдохновение, прочитывание судьбы — он готовился к предстоящему расстрелу, провидел будущее.
Многих ещё можно добавить в сей список… Пауль Целан… У Ломброзо целая работа есть «Гениальность и помешательство», весьма популярная кстати...
А у проблемы-то вообще, по-моему, другой ракурс. Вот смотрите, Теодор Адорно заявляет: после Освенцима стихи уже невозможны. Казалось бы, да, конечно — но растолкуйте это миллиону «поэтов» рунета. А Герберт Марсель: «облечь поэзию в плоть поступка и тем возвратить ей утраченную способность связывать людей». По-моему, любому чувствующему человеку должно быть очевидно, что в XX веке поэзия дошла до своего предела и умерла, сейчас она мертва и гниёт миллионом виршеплётов. Но «не воскреснешь, пока не умрёшь». Поэзия должна воскреснуть, вернув себе свой прежний дух, или же её можно списывать на свалку истории. Говорить словами о других словах больше не возможно. Такие слова девальвировались до предела.
А это не инстинкты. Я изучал антропологию и этнографию, у так называемых «примитивных народов» чрезвычайно развито бережное отношение к природе. Прежде чем убить оленя, они просят разрешения у духа. И никогда не убьют лишнего, больше чем разрешено. Потому что олень — это его брат, всего лишь надевший шкуру оленя.
Я думаю, это рациональная разнузданность, а не инстинкты. Да, волк, когда врывается в хлев, он режет всех овец, сколько может. Но это просто временное исступление. Потому что наевшись, он неделю не будет охотиться, даже если в хлеву ещё осталтсь овцы.
В истории литературы нет великихь произведений, созданных безумцами.
Ницше («из всего, что написано, мне нравится только то, что писали собственной кровью»)
Кьеркегор («поэт — это несчастное существо, чьи уста так удивительно созданы, что стоны и крики, прорываясь сквозь них, звучат как прекрасная музыка»)
Гёльдерлин.
Вообще, вы общались в поэтических кругах? Вот у нас в Латвии уже лет 30 среди молодых поэтов существует стойкое убеждение: тот не поэт, кто не был в дурке. Они прямо таки неосознанно стремятся в эту дурку, считая её чем-то вроде посвящения.
Отвечу классической фразой: у сердца есть свои доводы, не доступные разуму. Поэзия, искусство — это контрабанда от сердца к сердцу. А когда всё идёт от разума — это ложь. Разум подавил сердце.
Ага, попались, сударь! «В одном вагоне» — как бы не так. Стало быть, вы не учитываете такие базовые понятия, как вдохновение, божественное исступление, призвание. Когда поэта (писателя) посещает муза, он выходит из вагона и оказывается по ту сторону добра и зла, жизни и смерти. Но это, к сожалению, не ведомо постмодернистам, в тиши кабинетов с бокалом пива такого не добиться, увы…
Вы не сердитесь, если вдруг обидел, это у меня просто такая манера выражаться «не академическая». Но вы практически ничего не говорите о духе поэзии, о её содержании. Об исступлении, о «священном безумии». Та же рифма и прочие прибамбасы появляются по мере потери содержания, когда дух слабеет, это замещается развитием формы.
Читали вы работы Мирчи Элиаде? Он пытается говорить и о духовной стороне.
Вспоминается Тацит. Поэт, если он хочет создать нечто великое, должен удалиться в леса. Цитирую по памяти, не дословно. Это я к тому, что профессор, работая в библиотеке, никогда не поймёт того, что доступно только «в лесу». И это — вторая сторона медали, которой у вас не нашёл.
Так это ваша статья? Весьма интересная. В общем и целом согласен, но есть и серьёзные возражения. Прежде всего излишне рациональное изложение. «Шаманы и колдуны заметили» — прямо как какой-нибудь подслеповатый профессор Борхес заметил в библиотеке… Там всё гораздо более иррационально, там присутствует дух (муза) — вот, Гесиода эти самые музы прямо в поле хватают и посвящают на служение — это не фигура речи, не метафора, это — основа. А без этого лишь зарифмованная философия. «Неудавшиеся поэты уходят в философию как в монастырь», — сказал Гёльдерлин. То, для чего философу нужен целый том, поэт вмещает в несколько строчек. Про отрицание автобиографичности не согласен полностью. Как правило, масштаб поэта рспознаётся только после его смерти, когда мы получаем цельную картину его жизни. Смерть его посвящает. Тогда появляется высший критерий, духовный. Он только и даёт цену строкам. Например, если поэт в тридцать лет пишет «пуля вошла в моё сердце», а в 37 лет пуля действительно входит в его сердце — это и есть посвящение, это означает, что мир (Вселенная) принимает слова поэта. А вот если он так пишет, а потом в 90 лет преспокойно умирает от старости — значит, и не было никакого посвящения. И поэта по сути тоже никакого не было, был лишь талантливый версификатор. Но я это бегло пишу и как бы по диагонали, тема весьма серьёзная и принципиальная, конечно, чтобы адекватный отзыв написать, надо этому несколько дней посвятить, а не галопом по европам… Но вот задело — и отвечаю сходу, без подготовки.
Мне кажется, там (на стихах.ру) излишне рациональное объяснение. «Шаманы и колдуны заметили» — совсем как «замечают» современные профессора. Всё было гораздо иррациональнее, мне кажется, и происходило само собой.
Но если «всё уже сказано» и остаётся только тасовать и переставлять местами кубики сказанного — что же это тогда? Вот хочу процитировать автора этого сайта, Евгения Долматовича (Кроатоан):
За окном.
Что там? Мир в никуда; границ не существует; рамки дозволенного тоже не установлены.
Поэтому там – хаос, разброд и анархия. Торжество человеческой глупости над человеческой же
глупостью; истина, сотканная из всего этого, запретная, потому что слишком доступна. Но ведь
для глупости предела нет – она бесконечна, как макрокосмос. Мир за окном нельзя
контролировать, он ужасен и непосредственен. Много мельчайших деталей, бесполезной
информации; бесчисленные потоки слов и океаны повторяющихся чувств, ненужных, лишних
всплесков энергии. Любовь, рисуемая кровью, и наоборот: кровь, вырабатываемая посредством
любви. Ненависть, составленная из кубиков более мелких эмоциональных порывов: тут
презрение, там зависть, а еще безвыходность, депрессия, одиночество… Страшно там, в этом
мире. Его нельзя анализировать и структурировать. Даже и пытаться не стоит.
Практически безошибочно распознал, только к концу расслабился и допустил ошибку. Как-то видел в Крыму, как рисует дельфин. Очень мне хотелось купить его рисунок, торговался, сколько мог, но увы. Зато когда смотрю на картины современных художников, чувствую, что и «даром не надо». Ведь там одна ложь. Шимпанзе и дельфин рисуют искренне. Тогда как современные художники рисуют ложь, поскольку у них просто нет ничего другого кроме лжи.
Да, процесс не остановить. И не зря уже серьёзные критики несколько десятилетий говорят о смерти искусства и смерти литературы. Мне кажется, это факт. Круг замкнулся. И теперь выход, говоря словами Марселя, «вывести искусство из бездеятельного заточения, облечь поэзию в плоть поступка и тем возвратить ей утраченную способность связывать людей». Слова настолько девальвированы, что опять нужны поступки. Слова больше не должны говорить о других словах, слова должны говорить о реальных поступках. Собственно, с этого всё и начиналось. Первый поэт, Орфей, был шаманом, он спускался в ад за душой своей возлюблённой, поэзия родилась из описаний шаманских поступков. Призвание, вдохновение, посвящение — всё это должно вернуться, и тогда поэзия воскреснет.
Вы меня неправильно поняли. Я и не думал «двигать» такую идею и вовсе её не разделяю. Просто наша беседа как-то так уклонилась в эту сторону. Таланту совсем не обязательно быть сумасшедшим, а вот быть иным, не-таким, не-обывателем — это, мне кажется, необходимо.
Про «личные откровения как основу посвящения», «основываясь на исследованиях Элиаде» — мы с вами говорим о разных вещах и, похоже, совершенно не понимаем друг друга.
Увы.
Ну да… Если так, тогда почему пророков так любили побивать камнями? И даже Иисуса Христа никто не слушал, покуда Он не воскрес? А то, что каждому якобы кажется — тому, кому кажется на самом деле, тот способен отличить. Например, если у человека стигматы выскакивают или вещие сны снятся, которые, естественно, подтверждаются. Всё можно распознать и отличить, только всё это имеет свою цену. Не зря же раньше говорили, что поэт, дабы создать нечто великое, должен удалиться в леса. Только там, вне суеты, он мог отделить подлинное от кажущегося. Для этого нужны дисциплина, намерение и везение. А талант — это дополнительная ноша (крест) на свои плечи, изначально у древних талант был мерой веса, кажется, 26 кг. и 200 грамм… Кому надо, тот тянет на своих плечах. И тогда уже не кажется, тогда подлинно чувствуешь.
Не соглашусь. Возьмём тех же волков. Пример из учебника по этологии. Два волка сцепились в борьбе за лидерство. Будут биться до смерти или… Достаточно одному из них принять позу подчинения и подставить другому свою шею: на, мол, грызи, сдаюсь. И происходит чудо. Второй волк останавливается и не трогает сдавшегося. Всё Инцидент исчерпан. А у людей разве всегда не бьют лежачего, разве не издеваются ещё больше над сдавшимся? Что же, у волка более разумные инстинкты, чем у людей?
А у проблемы-то вообще, по-моему, другой ракурс. Вот смотрите, Теодор Адорно заявляет: после Освенцима стихи уже невозможны. Казалось бы, да, конечно — но растолкуйте это миллиону «поэтов» рунета. А Герберт Марсель: «облечь поэзию в плоть поступка и тем возвратить ей утраченную способность связывать людей». По-моему, любому чувствующему человеку должно быть очевидно, что в XX веке поэзия дошла до своего предела и умерла, сейчас она мертва и гниёт миллионом виршеплётов. Но «не воскреснешь, пока не умрёшь». Поэзия должна воскреснуть, вернув себе свой прежний дух, или же её можно списывать на свалку истории. Говорить словами о других словах больше не возможно. Такие слова девальвировались до предела.
А это не инстинкты. Я изучал антропологию и этнографию, у так называемых «примитивных народов» чрезвычайно развито бережное отношение к природе. Прежде чем убить оленя, они просят разрешения у духа. И никогда не убьют лишнего, больше чем разрешено. Потому что олень — это его брат, всего лишь надевший шкуру оленя.
Я думаю, это рациональная разнузданность, а не инстинкты. Да, волк, когда врывается в хлев, он режет всех овец, сколько может. Но это просто временное исступление. Потому что наевшись, он неделю не будет охотиться, даже если в хлеву ещё осталтсь овцы.
Ницше («из всего, что написано, мне нравится только то, что писали собственной кровью»)
Кьеркегор («поэт — это несчастное существо, чьи уста так удивительно созданы, что стоны и крики, прорываясь сквозь них, звучат как прекрасная музыка»)
Гёльдерлин.
Вообще, вы общались в поэтических кругах? Вот у нас в Латвии уже лет 30 среди молодых поэтов существует стойкое убеждение: тот не поэт, кто не был в дурке. Они прямо таки неосознанно стремятся в эту дурку, считая её чем-то вроде посвящения.
Отвечу классической фразой: у сердца есть свои доводы, не доступные разуму. Поэзия, искусство — это контрабанда от сердца к сердцу. А когда всё идёт от разума — это ложь. Разум подавил сердце.
Читали вы работы Мирчи Элиаде? Он пытается говорить и о духовной стороне.
Вспоминается Тацит. Поэт, если он хочет создать нечто великое, должен удалиться в леса. Цитирую по памяти, не дословно. Это я к тому, что профессор, работая в библиотеке, никогда не поймёт того, что доступно только «в лесу». И это — вторая сторона медали, которой у вас не нашёл.